Ахматова А. - Эпилог к Поэме без героя (чит. автор)

 
Анна Ахматова и Фонтанный дом
Ветер рябит поверхность Фонтанки, заставляя змеиться, расплываться на ней отражение одного из самых старинных и красивых зданий Петербурга - Шереметевского дворца, или Фонтанного Дома, прозванного так его владельцами по имени реки. Он стоит несколько в стороне от набережной, отделенный от нее тяжелым, изящным кружевом чугунной решетки и обширным cour d'honneur - парадным двором. "Клинопись фонарей в Фонтанке", - записала когда-то Ахматова в одной из черновых тетрадей, вспомнив, по-видимому, в этот миг о предмете занятий своего второго мужа, ассириолога Владимира Шилейко. Она проходила по плитам этой набережной не так уж давно, всего сорок с лишним лет назад. Она прожила в Шереметевском дворце, точнее, в его южном садовом флигеле, в общей сложности около двадцати пяти лет.

Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, -
Я аукалась с дальним эхом
Неуместным тревожа смехом
Непробудную сонь вещей, -

Где свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью тянет он.
..............
А земля под ногами горела
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука...
Это где-то там - у Тобрука,
Это где-то здесь - за углом.
Ты мой грозный и мой последний,
Светлый слушатель темных бредней:
Упованье, прощенье, честь.
Предо мной ты горишь, как пламя,
Надо мной ты стоишь, как знамя
И целуешь меня, как лесть.
Положи мне руку на темя.
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах.
А не ставший моей могилой
Ты гранитный
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо,
Я с тобою неразлучима
Тень моя на стенах твоих
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах
И на гулких дугах мостов,
И на старом Волковом Поле,
Где могу я плакать на воле
В чаще новых твоих крестов.
Мне казалось, за мной ты гнался
Ты, что там умирать остался
В блеске шпилей в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц,
Над тобой лишь твоих прелестниц
Белых ноченек хоровод.
А веселое слово - дома
Никому теперь незнакомо
Все в чужое глядят окно
Кто в Ташкенте, кто в Нью-Йорке
И изгнания воздух горький,
Как отравленное вино.
Все мы мной любоваться могли бы,
Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась
И над Ладогой и над лесом,
Словно та одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась.
А за мной тайной сверкая
И назвавшая себя - Седьмая
На неслыханный мчалась пир
Притворившись нотной тетрадкой
Знаменитая Ленинградка
Возвращалась в родной эфир.

Вместо предисловия

Иных уж нет, а те далече...
Пушкин

Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок ("Ты в Россию пришла ниоткуда...").
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части ("1913") и "Посвящение". В начале января я почти неожиданно для себя написала "Решку", а в Ташкенте (в два приема) - "Эпилог", ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.
8 апреля 1943
Ташкент
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях "Поэмы без героя". И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.
"Еже писахъ - писахъ".
Ноябрь 1944